WITH LOVE, MY SHADOW
(script of soap comedy) литературная версия
Пролог
Китайский традиционный театр масок. Старый китаец в старинном одеянии декламирует текст с писклявым и дребезжащим акцентом. Актеры в замедленных и жеманных танцах с выкрутасами иллюстрируют его рассказ, а может он пытается объяснить происходящее на сцене. Все это, как и положено в китайских традициях, - монотонно, скучно, нелепо и виртуозно.
"Первым на землю прилетел Великий Дракон, который мог творить из пустого живое. Он увидел, что земля пуста, спустился с неба и стал творить. И земля стала заполняться жизнью, которая сама себя начала творить.
Первой Великий Дракон сделал птицу Ла - и мир заполнился красотой, и от той птицы Ла пошли другие птицы.
Потом Великий Дракон сделал тигра Бонга - и от него пошла сила, власть и злоба, а от тигра появились все хищники.
Потом он сделал обезьяну Трипитаку - и от нее на земле пошли мудрость, зависть и похоть и все остальные обезьяны.
Последним он сделал странное существо с одним лицом и двумя спинами - и на земле появилась справедливость.
Когда эти последние существа подросли и окрепли, они начали войну с Великим Драконом, потому что мир, сотворенный до них, уже заполнил всю землю и не было на ней места для справедливости.
Долго шла битва и Великий Дракон победил в ней. Он порвал каждое из существ надвое и сказал: "Когда увидите друг друга, будете страдать".
И больше не стало на земле справедливости, а от остатков того племени пошли люди.
Эту историю поведал и оставил нам великий и тихий учитель Лао-Цзы, который жил с 579 по 499 годы до вашей эры по европейскому летоисчислению."
Сцена пустеет и немногочисленные зрители покидают крошечный зал. Выходя, зрители комментируют увиденное:
Молодой клерк: Это действительно смешно. Тоже мне: свежая идея - нет на земле справедливости. И стоило с такой хохмой тащиться к нам из Древнего Китая?
Пожилая женщина: какая чушь!
Умная, в очках, молодая, своему спутнику: Я где-то такое читала, кажется, у Платона, только у него все было наоборот.
Билл: так не бывает - ни в Китае, ни в сказках.Часть 1. Когда начинает двоитьсяСтранный перекресток
Билл энергично движется в уличной толпе, обгоняя и расталкивая многих, бросая машинальные извинения. На углу он, пытаясь увернуться от движущейся по тротуару тележки с китайскими фруктами и овощами, наталкивается на стеклянную вращающуюся дверь какого-то заведения. Раздается странный мелодичный звон и сыпятся волшебные искры. Тело Билла раздваивается. Первое, потирая ушибленный лоб, встает и отправляется дальше. Второе, за дверью, принадлежит женщине, одетой в мини, на высоких каблуках. Она уходит вглубь бара. Этих двух персонажей играет один актер.
Крупным планом - уличный указатель перекрестка: West Avenue и 13th South Street.
Бездельники
Контора, в которой работает Билл. Типичная толкотня, суета и теснота. Стоит бурное безделье: звонки, стрекот принтеров, мельканье баз данных и графиков на дисплеях. Билл и еще трое (два парня и девушка) что--то оживленно обсуждают, принимая позы задумчивости и размышлений, как при коллективном решении сложной проблемы.
План увеличивается и мы начинаем различать слова этого умного и делового разговора:
Крэг: ну, почему опять на пляже? Мне это надоело. Поехали лучше в горы.
Томми: а мне надоели эти ночевки на камнях. Тогда уж давайте снимем пару номеров в мотеле.
Лиз: Билл, все из-за тебя. У нас все О.К.: и у меня с Томми, и у Крэга с Кети. Неужели трудно завести себе девушку, хотя бы на уикэнды?
Билл: ради экономии каких-то паршивых шести долларов за ночь, вы готовы засунуть лучшему своему другу в постель всякую дрянь. Мне эти очаровухи…
Лиз: на тебя невозможно угодить. Еще не родилась та, с которой…
Билл: и надеюсь - не родится. Я ей все хромосомы сразу после зачатия пообломаю.
Крэг: напрасно, вполне приличные попадаются, без затей и ничего не просят
Билл: первые два часа. А потом: "ты на мне женишься? А что ты подаришь мне к помолвке? А можно с нами будет моя кошечка?" Нет, это не мой идеал.
Лиз: а кто она - твой идеал?
Билл (в очередной раз задумываясь): ну, в общем, похожая на меня, такая же, как я - тихая, скромная, застенчивая.
Компания громко хохочет над этой шуткой. Из конторки высовывается недовольный смехом шеф. Досмеиваясь, кампания распадается по разным углам побездельничать в одиночку.
Защита диссертации
Зал университетского ученого совета. Блестящее, особенно одеждой выступление молодой ученой дамы. Это - Сьюзен. Она уверенна, свободно держится и убедительно говорит. Мы застаем апофеоз ее доклада.
Сьюзен: таким образом, можно утверждать. что во все времена человеческой истории, включая и наше время, идея справедливости никогда не была наполнена конструктивным, позитивным содержанием. Это всегда была негативная реакция на чужой успех. С социологической точки зрения справедливость - лишь тень движения общества, безнадежно серая в обычных обстоятельствах и зловеще черная - при успехе или вспышке социального прогресса. Мы забываем напрочь о справедливости в периоды испытаний, когда нам всем плохо, когда надо действовать, чтобы выжить и жить. Несправедливость, как заметил самый мрачный античный философ Анаксагор, умерший, кстати, с голоду буквально у порога дома своего ученика - великого и всесильного Перикла, возникает от бесчинства времен и порядков, когда мы отпускаем вожжи вмешательств в не нами установленные времена и порядки. Собственно, эта мысль и стала ведущей в моем исследовании и представлена на ваше обсуждение в качестве предмета диспута и защиты.
Раздаются довольно дружные апплодисменты, особенно среди студентов, составляющих публику.
Окруженная друзьями, коллегами, студентами, Сьюзен дает интервью.
Журналист: я представляю нашу университетскую газету. Скажите, Сьюзен, так вы, правда, против справедливости?
Сьюзен: это несправедливо. Я за справедливость, но лишь как за защиту консервативных и слабых слоев общества. Я просто против раздувания этой идеи до важнейшей на свете. Вы ведь не против того, чтобы кто-то любил анчоусы?
Опять на странном перекрестке
Сьюзен (заказывает в баре чай): покрепче, пожалуйста.
Бармен-китаец: у нас есть хейлудзянский чай, хотите попробовать? Это - очень редкий чай, самый северный чай в мире.
Сьюзен: можно взглянуть?
У нее в руках - изящная коробочка чая с изображением черного дракона. Она внимательно изучает изображение.
Бармен: по старинным легендам, мир начался от этого черного дракона. Так, во всяком случае, написано в книге Лао-Цзы.
Сьюзен: кто-то должен был начать все эти безобразия. Давайте попробуем черного дракона.
Бармен заваривает в маленьком чайничке щепотку чая, затем мастерски, длинной струей сливает заваренный чай в миниатюрную фарфоровую пиалу и подает чай Сьюзен. Сьюзен пьет, сначала осторожно, после первого же глотка с откровенным удивлением и наслаждением.
Сьюзен (расплачиваясь): действительно, дивный чай. И с очень необычным вкусом.
Бармен: это вкус несправедливости.
Сьюзен: несправедливость имеет вкус? Она всегда казалась мне безвкусной.
Бармен: если это несправедливость всего мира и во все времена. Так учат старинные книги.
Сьюзен выходит из бара через вращающуюся дверь. Неожиданно она спотыкается, теряет равновесие и больно ушибается о шуршащую мимо нее дверь. Сьюзен оказывается на полу. Раздается странный мелодичный звон и сыпятся волшебные искры. Тело Сьюзен раздваивается. Первое, потирая ушибленный лоб, встает и отправляется, выйдя на улицу, направо. Второе принадлежит молодому человеку, уходящему от этой же двери налево. Оба персонажа играются одной актрисой.
Крупным планом - уличный указатель перекрестка: West Avenue и 13th South Street.Часть 2. Рутина новых отношенийВ сабвэе
Утренний сабвэй. Битком набитый вагон. Билл читает, стоя. черно-белую газету вроде "Wall Street Journal". Чуть наискосок от него сидит Пенни, его двойник. Билл бросает на нее взгляд, раз, другой, все более изумленный. Он не узнает себя в Пенни.
Они выходят из вагона одновременно, но Билл скоро теряет ее, мучительно ищет, продираясь сквозь толпу, вновь находит и догоняет на эскалаторе.
Билл: я влюбился в вас с третьего взгляда.
Пенни: со второго - третий был уже сигналом мне.
Билл: что вы делаете сегодня вечером?
Пенни: строю глазки своему телевизору.
Билл: во мне столько программ, в том числе кабельных, куда вашему телевизору до меня!
Пенни: ходячий саттелит
Билл: ваш
Пенни: сумасшедший.
Билл: "но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов"
Пенни: откуда это?
Билл: как мне вам позвонить между ужином и завтраком? Это Бродский.
Пенни: не знаю такого. 848-1446, спросите Пенни.
Билл: Иосиф Бродский. Меня зовут Билл.
Приглашение на пикник
Билл треплется с Пенни, одновременно переодеваясь и приводя себя в порядок перед зеркалом. Тем же занята и Пенни. Лчень похожие. Они ведут себя совершенно по-разному: Билл небрежен и смотрит на себя с откровенной иронией, Пенни тщательна и рассматривает себя с самым придирчивым интересом. Нам дается то крупный то средний план, почти все время экран раздвоен по вертикали и мы можем видеть обоих говорящих, при этом, когда говорит один (средний план), другой дается крупным планом. чтобы мы видели его реакцию.
Билл: алло. Как дела. Это Билл.
Пенни: Я в порядке. Какой Билл?
Билл: Сумасшедший Билл из сабвея.
Пенни: Билл Бродский?
Билл: Почти. Но совершенно точно, что сумасшедший. С третьего взгляда.
Пенни: Ага, вспомнила. Со второго. Что новенького?
Билл: Врачи говорят, что я безнадежен и почти нет средств спасти.
Пенни: Икота? Кашель? Понос?
Билл: плохой сон, отсутствие аппетита и интереса к жизни. Навязчивая идея.
Пенни: какая же? Неужели я догадалась?
Билл: да. Только встреча освободит меня от чар злой волшебницы и я оживу и вновь смогу съесть среди друзей, на свежем воздухе маленький кусочек хорошо обжаренного мяса.
Пенни: это приглашение? Или у тебя, правда. зубы болят?
Билл: нет! Мольба о спасении. В пятницу мы отправляемся в горы небольшой кампанией. Крэг умеет делать дивные барбекью. Он научился делать их на Кавказе. Сочащиеся, с особыми травками, настоянные на вине, лимонах и красном луке, с зеленью и сыром, под прохладное белое вино - это, это…
Пенни: это настоящее обжорство
Билл:это жертвоприношение, языческий обряд.
Пенни: если я соглашусь?…
Билл: в пятницу, в шесть, белый вэн "Аэростар" у твоего дома.
Пенни: я тебе адрес не давала.
Билл (делает своему отражению в зеркале знак О.К.): поэтому я готов записать его.
Пенни (крутит своему отражению в зеркале у виска): записывай.
Пикник
Белый "Аэростар". Вся кампания в сборе. Из дома выходит танцующей походкой победительницы Пенни, одетая дразняще. Билл слегка нервничает, не видя ее. Лиз показывает ему большой палец, одобряя выбор.
Крэг: ну, совершенно такая же, как ты, -- тихая, скромная, застенчивая.
Пенни (садясь в микроавтобус): всем добрый вечер. Я - Пенни.
Каждый коротко представляется. Слегка ошалевший от близкого присутствия Пенни, Билл кричит: прекрасная погода! Она простоит весь уикэнд, пока мы не вернемся домой!
Пенни: а когда вернемся?
Билл: она не кончится теперь никогда.
Вечереющий берег озера. Крупные, как в ночь св. Лаврентия, звезды. Оттуда, сверху, едва намечается и различима нам грустная и гармоничная мелодия - акапелла, исполняемая девочкой-тинейджером почти шопотом.
Камера опускается вместе с голосом к земле. Вдали - уютный танец костра. Вокруг него романтические тени сидящих людей. Томми перебирает струны гитары. Лиз прильнула к его плечу. Крэг и Кети сидят в обнимку. Билл и Пегги сидят напротив друг друга, улыбаясь искрам света в глазах друг друга. Томми поет под гитару песню студенческих лет, а камера вновь подымается к нему, заставляя стихнуть песню Томми.
Раннее утро. Совершенно белая, как молоко, и неподвижная вода. Лодка, привязанная за уключину пучком тростника, неподвижна. Над водой, сливаясь с ней, стоит такой же молочный туман. В лодке - Пенни и Билл. Билл - с поплавочной удочкой. Пенни слегка дремлет. Неподвижный поплавок вздрагивает и начинает по дуге уходить от лодки. Билл делает подсечку и над водой взлетает здоровенная рыба, а вместе с ней выныривает красное раскаленное солнце. Розовый ветер разгоняет по воде туман. Слышен далекий крик петуха. Пенни (открыв изумленные глаза): какая здоровая! (оглядывает совершенно преобразившийся мир) чудеса!
Солнечный диск поднимается над водой и уже нижним краем отрывается от нее. С алого его цвет меняется на ослепительно электрический. Несколько раз мелькают на его фоне выдергиваемые Биллом рыбины в сверкающей от света и брызг чешуе.
Билл по мальчишески счастлив своей рыбацкой удаче. Он просто - шальной пацан.
Любовь по четырнадцатому каналу
Сьюзен сидит у себя дома на коротеньком диванчике и листает телеканалы. Говорящие головы сменяются мультяшками рекламы. Она задерживается на четырнадцатом, спортивном, канале.
Идет шахматный матч на ста досках. Сеанс одновременной игры проводит молодой шахматист. Это двойник Сьюзен - Дан. У него очень умный вид. После коротких размышлений он делает энергичным жестом ход и быстро переходит к другой доске. Электронное табло показывает счет: 57 побед, 7 ничьих, 0 поражений. Цифра 57 меняется на 58.
Студийная обстановка. Телеведущий спортивного канала берет интервью у Дана.
Ведущий: это блестящий результат: всего тринадцать ничьих и ни одного поражения! А ведь против вас играли далеко не новички, мастера с хорошим рейтингом!
Дан: признаться, я к концу порядком устал и упустил пару выгодных эндшпилей. Но в целом я, конечно, доволен. Особенно финансовым результатом - здесь ведь, в такого рода соревнованиях, изящных комбинаций или новых теоретических находок не бывает.
Ведущий: что позволяет вам держаться все время в отличной форме?
Дан: мой старый учитель, который, кажется, даже родился уже старым евреем и шахматным гроссмейстером, учил меня: если хочешь сделать что-нибудь серьезное в этой жизни, например, выиграть серьезный турнир, стать чемпионом мира или разработать новую дебютную схему, на семьдесят дней забудь о женщине.
Ведущий: и?
Дан: старый Агасфер оказался прав. Пару раз я нарушал его завет - и оба раза проваливал соревнования. С тех пор я точно соблюдаю дистанцию воздержания в семьдесят дней - и еще ни разу это правило меня не подвело. А, так как мои спортивные проекты идут один за другим каждые два-три месяца, то я, признаться, решил махнуть на себя, как на романтического героя, рукой. Надо что-то в этой жизни выбирать, от чего-то отказываться и чему-то посвящать себя. Впрочем, назвать себя абсолютным аскетом я не могу. Но - кто-то может всю жизнь жить на Гавайях, я же - не более трех дней.
Сьюзен сидит зачарованная Даном. Наконец, она спохватывается и начинает судорожно набирать номер спортивной студии.
Сьюзен: алло! Алло! Это студия спортивного канала?
Голос в трубке: да. Чтобы вы хотели?
Сьюзен (в растерянности): У вас только что в студии выступал шахматист. Я не знаю, как его зовут. Где он?
Голос в трубке: он еще здесь. А что вам, собственно, надо?
Сьюзен ( в полном смятении): не знаю…я хотела бы с ним поговорить…прямо сейчас…если можно…
Голос в трубке (с пониманием, сочувствием и недоумением одновременно): хорошо, я попробую подтащить его к телефону. Кто хоть вы?
Сьюзен: Сьюзен.
Голос в трубке: негусто.
Сьюзен: Ph. D., классическая и античная философия
Голос в трубке: ну, слава Богу, а я уж думал - не мафиози ли.
Пауза ожидания. Сьюзен никак не может собраться. Экран раздваивается. На одной половине - Дан. На другой - Сьюзен. Когда говорит один, план другого заметно увеличивается.
Дан (спокойно и устало): кто это?
Сьюзен (еле владея собой): ваша игра потрясла меня… вы были великолепны…что я несу?..мы могли бы встретиться?… (безнадежным, упавшим голосом) я не могу без тебя…если не увижу тебя…хотя бы еще раз…пусть мельком…Извини…
Дан (с легким недоумением, но весьма корректно): все это несколько странно, надеюсь, вы говорите не из психиатрической больницы. Дайте, пожалуйста, ваш телефон.
Сьюзен (в отчаянии): вы, правда, позвоните?
Дан (успокаивающе): разумеется.
Сьюзен (наливая себе немного виски в широкий стакан): 335-1569. Меня зовут Сьюзен. Я буду ждать (залпом хлебает, даже не замечая, что забыла разбавить и не чувствуя крепости выпитого).
Выполненное ообещание
Дан у себя дома. Он переодевается и выворачивает карманы пиджака. В руке оказывается смятая короткая бумажка. Дан читает: "Сьюзен. Наверно, сумасшедшая. 335-1569" Он морщится, пытается увильнуть, потом, безнадежно махнув на предстоящие последствия, подходит к телефону и набирает номер. После долгих гудков слышен голос Сьюзен, записанный на автоответчик: "Дан! Спасибо за звонок. Скажи, где ты. Я после каждой лекции прослушиваю телефонные письма. Всех остальных прошу не беспокоиться."
Дан: Это Дан. Здравствуй, Сьюзен. Сегодня я вылетаю в Гаагу на турнир. Увидимся после турнира? Как-нибудь…во всяком случае, я свое слово сдержал…Пока"
Погоня
Сьюзен едет в автомобиле. Она берет мобильный телефон и прослушивает свой автоответчик. Она слышит короткое послание Дана, резко сворачивает и мчит, сломя голову, одновременно набирая номер телефона: алло, это департмент классической и античной философии? Это Рон? Это Сьюзен. Мне надо исчезнуть на два-три дня. Это очень важно. Умоляю, найдите на это время мне замену. Нет, я здорова. Да хоть корову вместо меня выводите, пусть что-нибудь промычит про Анаксагора! Я все объясню, но не сейчас. Спасибо, Рон, я всегда говорила, что у меня лучший шеф в мире.
Сьюзен паркуется в аэропорту. Она движется галереями и просторами аэропорта, подходит к стойке KLM: билет на Гаагу, на ближайший рейс.
Служащий KLM: ближайший рейс до Амстердама через семь часов. А там доберетесь до Гааги на такси, автобусе или возьмете в аренду автомобиль.
Сьюзен: раньше ничего?
Служащий KLM (смотрит на часы): через пятнадцать минут взлетает ближайший. Но калитка уже закрыта.
Сьюзен: Опоздала. О.К., один до Гааги.
Служащий KLM: до Амстердама.
Сенсация Гаагского турнира
Небольшой уютный зал в дорогой гостинице. На хорошо освещенной сцене - три дюжины шахматных столиков, за которыми идет турнирная игра. На заднике - крупные электронные табло с позициями. Обычная турнирная атмосфера. В зале сидят зрители-знатоки и шахматные журналисты - самая грамотная в мире публика. Здесь все знают друг друга досконально в прямом смысле этого слова ("до шахматной доски"). Внимание многих привлечено к партии Дана, посеянного под первым номером, с малоизвестным шахматистом (турнир проводится по олимпийской системе).
Из дебюта Дан вышел с заметным позиционным преимуществом, лишним качеством и к тому же огромным запасом времени. Зрители предвкушают быструю и изящную развязку этой партии. Об этом говорит телекомментатор репортажа в живом эфире.
В зал буквально врывается Сьюзен. Часть зрителей шикают на этот взбудораженный тайфун. Она, наконец, усаживается и впивается глазами в ничего незамечающего Дана.
Телекомментатор: итак, на доске - очевидное. Через пятнадцать-двадцать минут здесь все встанет на свои места. Посмотрим пока другие позиции. На третьей доске партия, как вы видите. катится к безликой ничьей - старинные друзья не хотят портить отношения и начало турнира друг другу. Эти хитрецы, по-моему, больше присматриваются к своим предстоящим соперникам. Вообще, все как обычно. Первый тур всегда проходит уныло - все заранее известно, все строго по рейтингу. Кто-то сегодня обречен на победу, есть столь же обреченные на ничью, например, как эти двое. Драма шахматных турниров, особенно по олимпийской формуле, накаляется от тура к туру, пока не выльется в апофеоз одинокого столика на нашей сцене. Вот где мы увидим розыгрыш в одной партии двухсот тысяч долларов! Кстати, что у нас на первой доске? (на экране - позиция на первой доске, затем телекамера переходит на столик, за которым сидит Дан, его противник ушел, чтобы не видеть очевидного и разгромного для себя хода). Странно - тут даже школьнику понятно - нужен ход слоном на А6. Других ходов просто нет. Может Дан спит - все-таки пятичасовая разница во времени…?
Наконец, Дан делает ход. На демонстрационном табло пешка с4 перемещается на с5. По залу прокатывается шоковая волна недоумения. Возвращается противник Дана. Он замирает перед табло, не веря глазам своим, затем быстро проходит на свое место. После паузы размышления он делает ход, вызывающий вторую волну шока в зале - потеря ладьи Даном неизбежна. Это становится очевидным и для Дана. Он сдает партию и быстро уходит со сцены.
В задней комнате его окружают коллеги и журналисты. "Что, что случилось?" "Ты, что - заснул, заболел?", Дан пытается вырваться из окружения, наконец, перед ним расступаются, он направляется к выходу. В дверях - Сьюзен.
Сьюзен: Здравствуй, Дан, я - Сьюзен.
Телекомментатор: драма началась, не дожидаясь финала.Часть 3. Страсти накаляютсяКак тонут надежды
Сьюзен и Дан в постели в шикарном гостиничном номере.
Сьюзен (прижимаясь к плечу лежащего навзничь Дана): тебе хорошо?
Дан: слушай, что мы делаем в этой чертовой Гааге уже целую неделю?
Сьюзен: как, уже неделю? Надо позвонить Рону - это мой шеф. Может, мне вообще не стоит туда возвращаться? Я не хочу расставаться с тобой, а античная философия - она ведь лишена гражданства, я могу читать свои лекции хоть в Китае. Поехали туда?
Дан: поставь я слона на А6 - и через два хода только женихи не сдают партию. А там что - турнир? Каков средний рейтинг? Где мое приглашение?
Сьюзен: поехали просто так. Никогда не была там.
Дан (он встал, одевается): Китай ничем не отличается от остального мира - все те же шестьдесят четыре клетки и по шестнадцать фигур каждого цвета.
Сьюзен: хочешь, я тоже буду для тебя клетчатой? И ты будешь двигать по мне свои пешки и слонов.
Дан: Сью, ты, к сожалению, живая.
Сьюзен: я умру.
Дан: ты не понимаешь. Все живое несовершенно. Оно все время живет и меняется, к худшему или к лучшему - это не важно. А вот логика, мышление, правила, теории - они безжизненны, а потому - совершенны. Каждый пришел сюда за чем-то своим. Ты, оказывается, пришла за любовью, кто-то - заработать немного денег, я пришел в поисках совершенства.
Сьюзен (в отчаянии): пусть ты прав, но почему твой поход за совершенством важнее моей любви. Язон то же шел в Колхиду за золотым руном, но выиграла любовь Медеи.
Дан: И сколько зла принесла грекам Медея и плоды ее любви, ?
Сьюзен: Но зато благодаря ей возник театр.
Дан: всего лишь трагедия, трагический жанр. Я предпочитаю комедии.
Сьюзен: к чертям Медею и всю твою античную классику! Дан, чего ты хочешь?
Дан: расстаться.
Постепенно мир Сьюзен становится черно-красным, монотонно и мрачно черно-красным. Голоса и звуки становятся ватными.
Сьюзен: так я пошла (одевается).
Дан: да, прости. Это должно было случиться.
В красное небо взлетает черный самолет, в красно-черном самолете сидит Сьюзен, сосредоточенная и спокойная, как мертвец. В иллюминаторе в красном небе - ослепительно черное солнце, разворачивающееся в дракона и вновь свертывающееся в пустую геометрию агонального круга.
Признание в траурных тонах
Билл и Пенни сидят в кафе и едят мороженое. Кругом - пестрый мир - пестрая стойка, пестрые одежды людей, пестрое мороженое. Билл давно уже не ест мороженое, а монотонно вращает ложечкой в бокале, превращая пеструю массу в однородное серое месиво.
Билл: Никогда не думал, что это так тяжело выговаривается.
Пенни: тогда не выговаривай.
Билл: это - мой первый и последний шанс. Как перед казнью.
Пенни: перед казнью обычно бывает приговор.
Билл: по справедливости - да. Но тут, кажется, приговор будет после казни.
Пенни: что ж ты казнишься?
Билл (с огромным напряжением выдавливая из себя): я люблю тебя.
Пенни: только не это!
Пестрый мир Билла становится черно-красным, он видит перед собой черно-красную Пенни, она что-то говорит, но он не слышит этого, видит только шевелящиеся губы и спокойное, без тени тревоги лицо. Он встает, видя только ее, и направляется к выходу. Он идет по монотонно черно-красному немому городу и слышит только "Только не это!" - такое же монотонное, как этот красно-черный мир.
Как возникает и закаляется старая мужская дружба
Короткая забегаловка. У стойки сидят на нашестах мрачный Билл и беспечный Дан. Первый полностью сосредоточен на себе, второй - рассеян по миру, где его привлекает все, в том числе и Билл.
Билл бармену: замороженный дайкири!
Дан: и мне, позаморозистей, пожалуйста.
Каждый пьет свое. Билл, напряженно уставясь в собственное отражение в зеркальной стойке бара, Дан, выбивая такт музыки, шуршащей из автомата.
Билл: дабл-замороженный дайкири!
Дан: ну, и мне, пожалуй.
Билл: ты что, парень, решил состязаться со мной,
Дан: нет, но я бы хотел испытать твое состояние.
Билл: зачем?
Дан: скучно жить весело.
Билл залпом выпивает дайкири, так, что у него от холода сводит виски. Дан следует за ним и также корчится и морщится от боли в висках.
Билл (переведя дыхание): дабл-дайкири с дабл-ромом!
Дан: на двоих! Я плачу. (представляется Биллу) Дан.
Билл: Билл. Чтоб мне быть таким, как ты.
Дан: чтоб мне хоть раз догнать тебя.
Оба уже хороши. Они сидят и пьют в обнимку. Слышен их бессвязный разговор: "а помнишь, в 1988 году, на новогодней вечеринке…?" - "Да, ты свистнул у кого-то часы" - "Конечно, помню. Только это не я стильбонил, а у меня. И не часы, а фольксваген." -"Его потом нашли?" - "Нет, Том потерялся, говорят, уехал на Восток. Здорово мы тогда погудели".
Билл: два двойных дабл-дайкири с двойным ромом и без воды.
Дан (добавляет): и без дайкири, пожалуйста .
Билл: два старых стенфордца, как же мы потеряли друг друга?
Дан: зато теперь два старых стенфордца могут спокойно пропустить вдвоем по чуть-чуть, как ни в чем ни бывало.
Билл (пишет на салфетке): старик… я б захлебнулся без тебя.
Дан: да я совсем немного от твоего отпил.
Билл (передавая салфетку):позвони мне завтра. Вот телефон.
Дан (изучая каракули): удивительная твердость руки, трезвость ума и ясность мысли. Как при написании завещания. Вот тебе моя карточка. И заезжай в любое время, буду счастлив вновь видеть тебя, старина.
Билл: а ты нечеловечески любезен и зверски вежлив, старик. Вот интересно, почти и не пил, а где же здесь выход?
И они выходят в обнимку, нежно поддерживая друг друга и только что возникшую старую нержавеющую мужскую дружбу.
Легкое утешение
Бутик женской одежды. Здесь работает продавщицей Пенни. Магазинчик пуст, и она копошится за кассовым столом. Входит Сьюзен. У нее потерянный вид. она невидяще осматривает образцы.
Пенни: могу ли я чем-нибудь помочь?
Сьюзен: я зашла просто так, может, развлечься.
Пенни: те, кто заходит непременно оставить у нас семь-десять сотен, обычно выходят с косынкой за тридцать долларов.
Сьюзен: у вас приличные цены.
Пенни: у нас вообще приличный магазин и для приличных людей. Вы знаете -- чем меньше магазинчик, тем выше цены. Бывают такие маленькие магазинчики, что, кроме цен, там уже ничто не вмещается, вы просто нос туда не сунете.
Сьюзен: признаться, у меня горе.
Пенни: давайте попробуем выйти из этой ситуации. Вот это - к неутешному горю, это - к горю сердца, это - к неизбывному, вот - для одинокого горя, это - для скорбного горя, у вас - одинокое или сердечное?
Сьюзен: и то и другое.
Пенни: что ж, будем комбинировать. Как я вас понимаю, вам непременно нужно отвлечься, как-то отстранится от этого мира и его невзгод. Например (всматривается в лицо Сьюзен), попробуйте сделать более выразительный макияж глаз, тени поглубже и ресницы.
Сьюзен: спасибо, я попробую, это очень дельно.
Пенни: вот этот касторовый костюмчик - очень к вашему состоянию. Посмотрите, как эти карманы подчеркивают искреннее отчаяние - и ведь без всякого кокетства и позы -- строго и искренне. Давайте примерим? (обе придирчиво рассматривают модель на Сьюзен) Очень в вас. Если горе пройдет ранее одного месяца, вы можете сдать нам это даже без химчистки. Я по-настоящему желаю вам этого.
Сьюзен: мне кажется, к этому надо другую блузку и галстук.
Пенни (вздыхает): есть у меня нечто…у нас в бутике правило - мы можем покупать только то, что не было продано в течение одного месяца. Через два дня месяц истекает. Хотите, покажу?
Сьюзен (в ней борятся солидарность и любопытство): нет, мне не хочется огорчать вас.
Пенни: только посмотрите. Это - почти мужская вещь, но выглядит очень элегантно (выносит из подсобки на плечиках блузку, похожую на мужскую сорочку).
Сьюзен (перед зеркалом, в новой блузке-сорочке примеривает разные галстуки): невероятно!
Пенни: Теперь вашему горю можно только позавидовать. А галстуки у нас - откровенная дрянь. Через дорогу от нас, слева - мужской бутик. Вот где настоящий выбор! И знаете, вам надо как-то встряхнуться, облегчить душу, увидеть себя другими глазами.
Сьюзен: наверно, вы правы.
Они переходят к кассе и оформляют покупку. Разговор продолжается в ходе этой шуршащей рутины и после нее, в центре зальчика.
Пенни: я решила устроить прощальное парти своему бойфренду. Он очень мил, но слишком пылок для меня. Хотите составить нам кампанию?
Сьюзен (в нерешительности): не знаю. Одна?
Пенни: я попрошу его прихватить для вас приятеля.
Сьюзен (лихо): почему нет, в конце концов? Когда у меня еще будет настоящее горе с таким прикидом?Часть 4. Рокировка в обе стороныПарти
Смотровая площадка с шикарным и безбрежным видом на дышащиий об землю океан. Упругий ветерок зовет в полет и тащит за подол к обрыву две стройные фигуры. Камера приближается - это Сьюзен и Пенни, приехавшие на машине Сьюзен, уже знакомой нам. Они наслаждаются распахнутым простором.
Пенни: Сью, не волнуйся, они уже едут. Где-то в пути. Ты ведь знаешь - этот трафик непредсказуем. Я перед отъездом звонила. Все в порядке. Их двое.
Сьюзен: а кто второй?
Пенни: не знаю, какой-то старый университетский дружок Билла. Все стенфордцы выглядят немного умными, но в меру. Тебе очень идет этот костюм, особенно галстук.
Сьюзен: я в отчаянии, если горе и вправду пойдет. Мне не хочется расставаться с этими тряпочками.
Пенни: так это просто (щелкает с пулеметной скоростью несколько раз кодаком) - можешь сделать большие портреты и увековечить свое горе на стене. Будет, что показать внукам.
За их спинами - шуршание тормозящих колес. Из машины Билла выходят Билл и Дан. Глубокий шок у Дана и Сьюзен.
Сьюзен (задыхающимся шопотом): ничего себе старинный дружок.
Дан (в полной растерянности и нерешительности): черт меня побери!..
Билл (разглядывая Сьюзен): вот это девочка!
Пенни (рассматривая Дана): таких не бывает. (Вслух -- Дану): меня зовут Пенни.
Дан (слегка выходя из оцепенения): Дан.
Билл (обращаясь к Сьюзен): Билл.
Сьюзен: самый настоящий Билл, настоящей не может быть. Только так и должен выглядит Билл, а все остальные Биллы, оказывается, просто самозванцы. А я Сьюзен.
Билл: похоже. Очень похожа на Сьюзен. Нам, когда в школе объясняли, что такое Сьюзен, совсем не то показывали.
Из багажников обеих машин достается снедь и прочие боеприпасы головокружительно легкого и шипучего алкоголя по типу шампанского (какую ж дрянь иногда делают в Нью-Йорке!).
Пикник проходит очень весело, но с запятыми и многоточием рассеянной перевлюбленности все четверых. Завалившиеся пары дотлевают на глазах и на этих руинах отношений начинают строиться две новые пары - бурное счастье Билла и Сьюзен и застенчивая радость Пенни и Дана.
Сьюзен: я хочу предложить выпить за Пенни, за ее счастливую идею этого пикника. Чтобы теперь с нами ни стало, я ей страшно благодарна.
Билл: кто б мог подумать, что я нужен был тебе, Пенни, только для того, чтобы я сегодня приволок Дана. Это немного грустно, но это так и это, признаться, хорошо. Я чувствую теперь себя свободным для настоящего (смотрит на Сьюзен со спокойным восхищением).
Пенни (всем, особенно Дану): я не знаю, что тут происходит, но мне кажется, что это не наваждение и не чужая воля. Мне кажется, яџ была лишь тенью любви Билла, а теперь могу и сама.
Дан: у нас это называется рокировкой. Но я впервые участвую в двойной рокировке. Это, разумеется, не по правилам, потому что, оказывается, настоящая жизнь игра не по правилам и морали, как басня, не имеет. Что выходит, то и выходит. Главное - не сыграть вничью с самим собой и жизнью.
Пикник кончается тем, что Дан и Пенни уезжают на одной машине, а Сьюзен и Билл - на другой). Пустынная обзорная площадка. Голубые, синие и белые краски дневного великолепия сменились неподвижным золотом неба, как на иконах, серебяной рябью океана и охряным трепетом скал. По далеким страницам воды гуляют неясные и быстрые тени иероглифов, каллиграфически совершенные и таинственные.
Нашедшие друг друга
Мы видим поочередно две обнаженные спины - Билла и Сьюзен. Среди мельтешения и сумасшедшего галопа кадров начинает проступать ритм, такт и логика акта любви. Фонограмма синхронии бессловесных звуков утоляемой страсти, плотной, насыщенной - это кажется нам единым зверем с двумя спинами, -- мускулистой Билла и гибкой, нежной - Сьюзен, -- так синхронно и едино они действуют и выражают свою страсть.
Этот торжествующий и дикий акт любви заканчивается слитным ревом достигнутого.
Теперь она лежат, полуприкрытые простыней, как две половинки игральных карт, обращенные друг к другу. Весь интерьер их любви красочен и ярко живописен. Они долго молчат, изможденные любовью и ожидающие возвращения желаний.
Сьюзен: ты помнишь миф о Беллерофонте?
Билл: признаться, смутно. Это который на крылатом коне летал?
Сьюзен: да, на Пегасе. Однажды он сражался с Химерой - прекрасным до ужаса монстром. И пока сражался, влюбился в нее.
Билл: вот дурак!
Сьюзен: ты знаешь, именно это я и подумала сейчас о нем: вот дурак! Как хорошо, что ты не Беллерофонт и считаешь его дураком.
Билл: а ты не Химера, ужасная и непобедимая. Хочешь быть побежденной еще раз?
Две тени
Дан и Пенни стоят перед пустым пространством без единой детали. Серость пространства сродни серости старых досок, вет